Он прошел фронт, концлагерь, недоверие властей...

- Родился я в 1922 году в селе Быково Благовещенского района. До начала войны окончил в пединституте два курса физмата. Хорошо помню, как в день сдачи последнего экзамена по радио прозвучало известие о вероломном нападении фашистких захватчиков на западные рубежи нашей Родины.
Дальше мобилизация, призыв в г. Сарапул, полугодичные курсы в Смоленском пехотном училище. Лейтенантом получил назначение во вновь сформированную 62-ую армию, 640-ой стрелковый полк. Участвовал в оборонительных и наступательных боях командиром взвода, затем командиром роты в звании капитана.
В какой-то момент произошла переброска части на Сталинградский фронт.
За два месяца, в июле и августе, наша 147-ая дивизия по приказу сверху продвинулась далеко вперед, в излучину Дона, и вскоре оказалась окруженной, отрезанной от основных сил. Все попытки прорыва потерпели неудачу. Везде бушевали пожары. Машины с ранеными немецкие ястребы расстреливали с воздуха. Остатки разрозненных, лишенных связи подразделений искали спасения в оврагах и перелесках. Рядом со мной осколок угодил в сержанта. Перевязывал его под плотным минометным огнем. Наше стремление во что бы то ни стало оторваться от преследования было тщетным. Враг навалился всей тяжестью механизированной армады, и последние всплески сопротивления красноармейских отрядов были подавлены.
Воспаленное сознание воспринимало происходящее как в бреду. Но все оказалось страшной реальностью: мы в плену. Фашисты сразу расстреляли комиссара и политруков, определив их по шпалам на петлицах. Тех, кто еще держался на ногах, погнали к городу Нюрнберг, в лагерь для военнопленных.
Работали на каменоломнях. Охрана цинично издевалась над нами, чуть что – «ленивый пес» и удар прикладом. Ноги у меня распухли, развился туберкулез. Бросили умирать в вонючем лагерном отсеке под вывеской «Лазарет». Меж тем до нас донесся слух о будто бы открывшемся «втором фронте». Американцы подвергли Нюрнберг бомбардировкам с воздуха. Мой изнуренный организм встрепенулся, боли притупились. Нас пешим ходом отправили под охраной в Бухенвальд. На ногах - неудобные деревянные башмаки, и все же во время очередной бомбардировки я сумел нырнуть в глубокую придорожную канаву, заросшую крапивой и густым кустарником. Конвоир, уткнувшийся носом в пыль, ничего не заметил.
17 апреля 1945 года я оказался в расположении союзников. День Победы они встречали с портретами Рузвельта-Черчиля-Сталина (размножили фото с вошедшей в историю Ялтинской встречи). В июне нас, бывших военнопленных, отправили в г. Дрезден, где передали советским спецорганам «на фильтрацию». Мариновали полгода; чего доброго, могли запросто сослать и «во глубину сибирских руд». На счастье, уже вышла в свет и жадно всеми читалась пронзительная повесть Михаила Шолохова «Судьба человека». То, что пережил и вынес главный герой Иван Соколов, почти один в один совпадало с моей ситуацией. Отношение к нам гебешников заметно смягчилось, проверка наконец-то закончилась, и меня отпустили домой. В 1955 году я был полностью реабилитирован. В 2019 году Михаила Зубкова - не стало.

Полный текст заметки читайте в газете "Панорама" (№31 от 14.04.2020 г.).